ГлавнаяИсполнителиSamsas Traum20 Schritte Freiheit Teil 3
название:

20 Schritte Freiheit Teil 3


автор:

Samsas Traum


жанры: gothic
альбомы: Utopia
рейтинг: ★★★★★ / 4.7 / 679 просмотров
Kurz darauf heulte eine Schrille Sirene auf, deren Klang mir durch Mark und Bein fuhr. Der Anstaltsdirektor kam, flankiert von zwei Wärtern und seiner Sekretärin, mit schnellen Schritten und wehendem Kittel in die Halle gelaufen. Er zeigte im Vorbeigehen auf Lazarus' Leiche und befahl Nero, den Körper auf der Stelle zu entsorgen.
"Aber passen sie darauf auf, dass ihn die anderen nicht sehen. Wischen sie danach diese Schweinerei weg, das ist ja entsetzlich! Und dann begeben sie sich wieder an ihren Arbeitsplatz, verstanden?", keifte der Direktor, woraufhin Nero, mit Lazarus eine blutige Spur auf dem Boden hinter sich zeichnend, durch die Tür verschwand, durch welche er gekommen war.
Die Gruppe um den Anstaltsleiter setzte ihren Weg fort. Kurz vor Lao-Tses Zelle sagte die Sekretärin:
"Da sind sie, Herr Direktor, die beiden da", und nickte mit dem Kopf in unsere Richtung.
"Ah ja", antwortete der Mann, blieb stehen, zupfte seinen Schnurrbart zurecht, und linste zu uns hinein. "Gehe ich recht in der Annahme, dass sie mit dem aufständigen Wüterich paktiert haben?", fragte er uns, und tippte dabei nervös mit dem Fuß auf den Boden.
"Gehe ich recht in der Annahme, dass sie mich hier seit Ewigkeiten gegen meinen Willen gefangen halten?", erwiderte Lao-Tse, und richtete sich langsam in seiner Zelle auf.
"Wie sie wollen, wir werden uns nicht mehr mit ihnen herumschlagen". Er blickte die Sekretärin an. "Nun, die beiden fahren noch heute mit den Insassen aus Halle D ab", sagte der Direktor, und wedelte dabei abfällig mit der Hand hin und her, als würde er eine Fliege verscheuchen. "Meine Herren, sie sind frei. Doch vergessen sie niemals: die Freiheit ist ein Geschenk. Sie werden sich noch an meine Worte erinnern".
Lao-Tse erstarrte. Seine Furcht griff auf mich über. Noch bevor wir mit der Wimper zucken konnten, riss einer der Wärter ein pistolenähnliches Gerät hervor und schoss auf uns. Ich verspürte einen kurzen, stechenden Schmerz am Hals; in meiner Haut steckte ein stecknadelgroßes, mit einem Betäubungsmittel beschichtetes Geschoss, das mich in Sekundenbruchteilen das Bewusstsein verlieren ließ.

Als ich die Augen wieder öffnete, lehnte ich mit dem Rücken an einer Birke. Obwohl die Sonne schien, war mir sehr kalt. Ein scharfer herbstlicher Wind ließ die dünnen herabhängenden Äste des Baumes tanzen und seine Blätter rascheln; manche waren noch grün, andere waren bereits gelb, ihrem Halt entrissen wirbelten sie durch die Luft und fielen auf meinen Körper herab. Ich war von Feldern umgeben, soweit das Auge reichte, sah ich nichts anderes als flaches Land, als umgegrabene, aufgerissene, wie Wunden klaffende Erde. Ich richtete mich mühsam auf und ging ein paar Schritte. Es war ein seltsames Gefühl, mir war, als würde ich zum ersten Mal in meinem Leben meine Beine spüren, als würde ich wie ein Kind das Laufen lernen, jede Bewegung strengte mich ungeheuerlich an. Ich richtete den Blick nach oben: über mir erstreckte sich ein grenzenloser strahlender Himmel, dessen blauer Glanz intensiver war als alles, was ich jemals zuvor gesehen hatte. Ich drehte mich um, stolperte von der Reinheit des Blaus berauscht zu der Birke zurück und hielt mich an ihr fest. Die zarte weiße Haut des Baumes mit meinen aufgerauhten Handflächen zu berühren, erschien mir für einen Augenblick lang wie eine Sünde. In der anderen Richtung entdeckte ich unweit von mir entfernt einen Schwarm Möwen, der auf dem Feld saß. Die Tiere pickten mit ihren Schnäbeln im Boden herum.
Was taten sie da? Fraßen sie etwa Mäuse?
Plötzlich wurden sie von etwas aufgescheucht. Ein sonores Brummen drang an meine Ohren, das sich unbeirrbar mit dem Rauschen der Blätter vermischte und es schlussendlich übertönte. Meine Augen verfolgten die Vögel, die mit kräftigen Flügelschlägen davonflogen, und sahen eine den gesamten Horizont einnehmende Bataillon kastenförmiger, hausgroßer, schwarzer Maschinen, hinter denen sich eine bedrohliche Staubwolke auftürmte und den Himmel verdunkelte, wie Tinte, die sich in Wasser verteilt, und lethargisch schwebende Fäden und Strukturen bildet, Spinnweben gleich, die durch den leeren Raum gleiten und sich dann absetzen. Die Maschinen kamen immer näher. Mit riesigen Schaufeln schlangen sie den Erdboden in sich hinein, sie katapultierten ihn in ihre Öffnungen, zerquetschten ihn mit Walzen, zerschnitten ihn mit Messern und spien aus rostigen Rohren an ihren Rückseiten dichte Qualmwolken in die Atmosphäre, schwarze Wattebausche zermahlenen Bodens - oder war es Tinte? Übergossen sie den Himmel einfach mit Tinte? Mit roter Tinte vielleicht? Oder war es etwa Blut, das die Maschinen aus ihren Auspuffen spuckten; ein dickflüssiger fleischfarbener Brei aus Knochensplittern, Muskeln und Organen - Tod in konzentrierter Form?
Mit einem mal verwandelte sich die brachliegende Erde der Felder in die unzähligen entstellten, verwesenden, geschundenen, aufgeblähten und zerrissenen Leichen namenloser Menschen und Tiere; Säuglinge, Kinder, Knaben und Mädchen, Männer, Frauen, Großmütter und Greise, allesamt nackt, egal welcher Herkunft oder Rasse, egal welcher Hautfarbe oder Spezies, die Maschinen fraßen sie auf, rissen ihre Zellen auseinander und schleuderten sie einzeln vor die Sonne! Vom Grauen überwältigt wandte ich meinen Blick zu Boden und sah, dass das Leichenmeer bis an mich heran reichte, dass die Wellen immer höher schlugen, dass ich bis zu den Knien inmitten von Körperteilen stand. Der Ekel durchströmte mich und gab mir den Impuls loszulaufen, nach wenigen unbeholfenen Schritten fiel ich hin; es war mir nicht möglich, einen Halt zu finden, meine Hände und Füße glitten von dem mit blutigem Schleim und Körpersekreten beschmierten Rümpfen, Köpfen, Armen und Beinen ab, ich rutschte immer wieder aus, bis ich mich erschöpft auf den Rücken rollte und einfach aufgab. Die alles Leben verachtenden, knirschenden Geräusche der Maschinen wurden immer lauter, die Leichen vibrierten. Ein Arm legte sich um mich - es war der Arm meiner Mutter. Mit gütiger Stimme sagte sie: "Es ist Erntezeit".

Ich schreckte aus meinem Traum auf und fand mich in der Ecke des Innenraumes eines kleinen, gepanzerten Fahrzeugs liegend wieder, eingepfercht zwischen mehr als 100 Anstaltsinsassen; ich war umringt von Füßen und Beinen, der Wagen fuhr mit hoher Geschwindigkeit, das Dröhnen des Motors verursachte mir Kopfschmerzen, der Boden war schmutzig und feucht, in der schwülen Luft schwebte der stechende Geruch von Exkrementen und Schweiß. Ich schaffte es kaum aufzustehen, so dicht waren die angstgebadeten Körper der Gefangenen aneinander gedrängt. Niemand sprach, alle standen sie mit gesenktem Kopf dar, die Augen vor Scham verschlossen. Wenn der Wagen rasant in eine Kurve fuhr, und das tat er oft, bogen sich die Leiber der Insassen in die entgegengesetzte Richtung des Kurvenverlaufs; das gesamte Gewicht der resignierten Masse verlagerte sich auf die gegen die Wand gepressten Patienten, die wegen des Drucks vor Schmerzen aufstöhnten und zu kollabieren drohten. Die Alten und Schwachen, deren Kräfte der Belastung nicht mehr standhalten konnten, starben aufrecht stehend und leise. Man konnte in ihren Gesichtern sehen wie der Lebenswille aus ihren Körpern schwand und die Mimik erschlaffte, bevor ihre Leichen unendlich langsam Millimeter für Millimeter zwischen den Leibern der Lebenden zu Boden rutschten und von ihren Tritten begraben wurden. Am anderen Ende des Wagens begann jemand zu schreien und zu versuchen, über die Köpfe der anderen Gefangenen hinwegzuklettern; eine aussichtslose Schlacht um eine nicht erreichbare Freiheit wurde unter einem Dutzend Insassen ausgefochten; Hände griffen in Augen, Füße steckten in Mündern, Finger gruben sich in Falten, Nägel zerkratzen Haut, Körper ragten in die Luft wie untergehende Schiffe aus dem Meer. Am Ende des Kampfes stand jedoch der Blick in ein vermeintlich fremdes Augenpaar, in dessen trübem und angsterfülltem Glanz sich der eigene nahende Tod widerspiegelte.
Вскоре после этого резко завыла сирена, пронзив меня до мозга костей. В сопровождении двух надзирателей и секретарши в зал быстрыми шагами вошел директор учреждения в развевающемся халате. Мимоходом он указал на труп Лазаря и приказал Нерону тут же убрать его.
- Но проследите, чтобы его не увидели другие. Потом вымойте это безобразие, это ужасно! А после снова возвращайтесь на свое рабочее место, ясно? - прокричал директор, и Нерон вместе с Лазарем, оставившим после себя на полу кровавый след, исчез за дверью, через которую пришел.
Группа с руководителем учреждения продолжила свой путь. У камеры Лао-цзы  секретарша сказала:
- Вот они, господин директор, они оба здесь, - и кивнула головой в нашу сторону.
- А, да, - ответил мужчина, остановился, поправил усы и посмотрел на нас. – Правильно ли я понимаю, что вы были заодно с восставшим безумцем? – спросил он нас, нервно постукивая ногой по полу.
- Правильно ли я понимаю, что вы уже вечность держите меня здесь под замком против моей воли? – ответил Лао-цзы и медленно выпрямился в своей камере.
- Как пожелаете, мы больше не будем с вами воевать, – он посмотрел на секретаршу. – Эти двое уже сегодня уедут вместе с заключенными из блока D, - сказал директор, помахивая рукой из стороны в сторону, будто отгоняя муху. – Господа, вы свободны. Но никогда не забывайте: свобода — это дар. Вы еще вспомните мои слова.
Лао-цзы оцепенел. Его ужас передался мне. Мы не успели и глазом моргнуть, как один из надзирателей резко вытащил похожий на пистолет инструмент и выстрелил в нас. Я почувствовал короткую колющую боль в шее, мне под кожу попала пуля размером с булавку, смазанная наркотиком, она вырубила меня за долю секунды.

Когда я снова открыл глаза, я сидел, прислонившись спиной к березе. Светило солнце, но мне было очень холодно. От порывистого осеннего ветра танцевали тонкие свисающие ветви дерева и шелестели его листья. Некоторые были еще зелеными, другие уже пожелтели; оторвавшись, они кружились в воздухе и опускались на мое тело. Я был окружен полями, насколько хватало взгляда, я не видел ничего, кроме плоской земли, кроме перекопанной, вспаханной, словно покрытой зияющими ранами почвы. Я с трудом встал и сделал пару шагов. У меня было странное ощущение, будто я впервые в жизни почувствовал свои ноги, будто бы я, как дитя, учился ходить, и каждое движение стоило мне ужасных усилий. Я посмотрел вверх: надо мной простиралось бесконечное сияющее небо, его синий цвет был ярче, чем все, что я когда-либо видел до этого. Я повернулся, отшатнулся от чистоты синевы обратно к березе и крепко за нее ухватился. Прикасаться своими шершавыми руками к нежной белой коже дерева на одно мгновение показалось мне грехом. В другой стороне, недалеко от меня, я увидел стаю чаек, сидящих на поле. Птицы клевали землю.
Что они делали там? Может, ели мышей?
Внезапно их что-то вспугнуло. Я услышал звучное гудение, которое сливалось с шелестом листвы и в конце концов заглушило его. Я проследил взглядом за улетавшими на сильных крыльях птицами и увидел закрывающее весь горизонт множество черных коробчатых машин размером с дом. За ними угрожающе поднималось облако пыли и, будто чернила, вылитые в воду, затягивало небо. Оно образовывало летаргически парящие нити и структуры, похожие на паучью паутину, которые скользили по пустому пространству и затем выпадали в осадок. Машины все приближались. Огромными ковшами они заглатывали в себя землю, забрасывали ее в отверстия, давили валами, резали ножами и через ржавые трубы на задней стороне выплевывали в атмосферу густые тучи дыма, черные клочки ваты перемолотой земли – или это были чернила? Они просто поливали небо чернилами? Красными чернилами, возможно? Или, может, машины выплевывали из выхлопных труб кровь, густую кашу телесного цвета из осколков костей, мышц и органов – смерть в концентрированной форме?
Невозделанная почва полей сразу превратилась в бесчисленные искаженные, разлагающиеся, растерзанные, раздутые и разодранные трупы безымянных людей и животных. Младенцы, дети, юноши и девушки, мужчины, женщины, бабушки и старики, все голые, вне зависимости от происхождения или расы, цвета кожи или рода машины пожирали их, разрывали на части и по частям швыряли их перед солнцем! В ужасе я посмотрел себе под ноги и увидел, что море трупов доходило и до меня, что волны били все выше, что я по колено стоял в частях тела. Отвращение охватило меня и заставило бежать, но после нескольких неловких шагов я упал, было невозможно найти опору, мои руки и ноги соскальзывали с перемазанных кровавой грязью и телесными жидкостями туловищ, голов, рук и ног, я снова и снова падал, а потом перевернулся без сил на спину и просто сдался. Презирающие всю жизнь скрипучие звуки машин становились все громче, трупы содрогались. Меня обняла рука, это была рука моей матери. Добрым голосом она сказала: "Пришло время жатвы".

Я проснулся от страха и обнаружил, что лежу в углу салона маленькой бронированной машины, втиснутый между более ста заключенных. Меня окружали ступни и ноги, машина ехала на высокой скорости, от гудения мотора болела голова, пол был грязным и влажным, в спертом воздухе стоял резкий запах экскрементов и пота. Мне еле-еле удалось встать, так тесно были прижаты друг к другу испуганные тела узников. Никто не говорил, все стояли, опустив голову и закрыв от стыда глаза. Когда машина резко поворачивала, а это было часто, тела заключенных изгибались в противоположную сторону, весь вес покорной массы перемещался на прижатых к стене пациентов, которые стонали от боли и вот-вот теряли сознание. Старые и слабые, те, кто больше не мог выносить нагрузку, тихо умирали стоя. По их лицам было видно, как воля к жизни покидала тела, и мышцы расслаблялись еще до того, как трупы бесконечно медленно, миллиметр за миллиметром, соскальзывали на пол между телами живых и оказывались погребенными под ногами. На другом конце машины кто-то начал кричать и попытался пролезть к выходу по головам остальных узников. Среди дюжины заключенных завязалась безнадежная борьба за недосягаемую свободу. Руки били по глазам, ноги лезли во рты, пальцы забирались в морщины, ногти царапали кожу, тела торчали в воздухе, как тонущие корабли – из моря. Но под конец драки взгляд останавливался на якобы чужой паре глаз, в их мутном и преисполненном страха блеске отражалась собственная надвигающаяся смерть.
Послушать/Cкачать эту песню
Mp3 320kbps на стороннем сайте
Это интересно:Самая одиозная группа Германии Samsas Traum была образована в 1996 году как соло-проект Александра Каште (Alexander Kaschte). После успешного участия в Одиссее по сценам мирового андеграунда с первым демо-альбомом «Nostalgische Atavismen», группа, усиленная голосами Йоханнеса Велша (Johannes Welsch) и Симоны Шталь (Simone Stahl), записала в феврале 1998 г. семь песен для запланированного дебюта «Die Liebe Gottes» на диск «"Promo ґ98».... продолжение
А как ты думаешь, о чем песня "20 Schritte Freiheit Teil 3" ?
У нас недавно искали:
Зачем мне нужен мир, в котором  Свежесть, холодное утро, ты  1. Intro (Новый День) (Музыка Teejay)  Включай (dance версия) [теги: Ани  Не забывай [Рифмы и Панчи]  Я такой простой,что не ебу таких красивых.  Ламбада мы танцуем у бара, весь  T-Fest - Улети  Мама Разрешила (Prod. By Tmjk Beats) [NR clips] 
2010-2024 © Textonik.ru Тексты песен